АСТРОФИЗИКА КАК СПОСОБ ЖИЗНИ
Валентина Владимировна Прокофьева-Михайловская
Везде исследуйте всечасно,
Что есть велико и прекрасно,
Чего еще не видел свет…
М.В. Ломоносов
Детство
Когда меня попросили написать воспоминания, я долго думала: о чем же писать? Что может быть интересным будущему читателю? Что такого важного или интересного в своей жизни я сделала, чтобы это было интересно другим?
И вот один из ответов. А что, если поставить вопрос: «Почему я попала в КрАО и почему стала астрофизиком?» – и попытаться объяснить, какие силы двигали поколением, к которому я принадлежу. Вот и пробую выполнить такую задумку. А уж вы, дорогие читатели, судите, справилась ли я со своей задачей.
Каждый человек является отражением своей эпохи. Какие же особенности «моей» эпохи прошли через мою жизнь?
Детские годы в Ленинграде – годы предвоенные, когда предчувствие войны витало в воздухе. Жить было трудно, но можно, и жизнь улучшалась с каждым годом. За год до начала войны в магазинах появились разные товары. Мама (Лидия Эдуардовна Михайловская) купила кое-какую одежду и радовалась, что ее надолго хватит. Мы жили тогда напротив здания 12 коллегий во дворе Ленинградского государственного университета (ЛГУ), а мама работала на кафедре теории упругости математико-механического факультета, где основала лабораторию оптического метода исследования напряжений.
Начало войны для меня, 12-летней девочки, было внезапным, как гром среди ясного неба, хотя старшая сестра Вера говорит, что все ожидали начала войны. Именно поэтому летом 1941 г. (как и предыдущим летом 1940 г.) мы не поехали в Евпаторию «на грязи», куда мама возила меня каждое лето, начиная с 1936 г., для восстановления парализованных в 5-летнем возрасте ног. Первый налет немецких самолетов мне хорошо запомнился, так как из окна нашей квартиры, выходившего в сторону гавани, были видны десятки ракет, пересекающих небосвод в разных направлениях. Это «пятая колонна» (то есть предатели) ракетами указывала самолетам цели для бомбометания. Потом мы, дети, участвовали в дежурствах на крыше нашего дома. Нам было дано задание – тушить зажигательные бомбы, что однажды, и удалось сделать. «Зажигалок», как их тогда называли, было много. С их помощью в городе были сожжены продовольственные Бадаевские склады. Пожар был хорошо виден с нашей крыши, впечатление его масштабности было потрясающим.
Старшая сестра Вера в августе 1941 г. уехала с Государственным оптическим институтом (ГОИ) в эвакуацию в г. Йошкар-Олу, а я с мамой и ее тетей, Александрой Васильевной Иконниковой, бабой, как я ее называла, осталась в Ленинграде. Эшелон ЛГУ, с которым мы должны были выехать из города, не успел уйти – кольцо блокады замкнулось. События разворачивались быстро: в ноябре умерла “баба”, а 2 февраля – мама. Мне об этом сказали одноклассницы, навещавшие меня. Я осталась одна. Проплакала несколько дней… Маму мертвую не видела, так как ее сразу отнесли в помещение, из которого умерших людей отвозили на Волково кладбище.
Спасла меня мамина доброта и ее постоянное желание помочь людям. Уже во время блокады, когда перестал ходить городской транспорт, мама разрешила жить в нашей 3-х комнатной квартире своим сослуживцам: супругам Рейхард. Они взяли меня в эшелон, который отправлялся 3 марта 1942 г. Он повез сотрудников университета к Ладожскому озеру. Там нас пересадили на машины, (я ехала в автобусе), и по льду Ладожского озера вывезли на Большую землю. Потом в специальном поезде в теплушках (так называли обыкновенные товарные вагоны) в течение месяца нас везли до Саратова, куда эвакуировался университет. Там нас «подкормили», и оттуда меня забрала старшая сестра Вера, узнавшая обо мне из телеграммы, посланной Рейхардами: «Михайловская скончалась, Валю привезли в Саратов». Вера жила в семье нашего отца Владимира Константиновича Прокофьева в г. Йошкар-Оле и работала в его лаборатории в ГОИ. Ездить в то время было трудно, и ей дали командировку на завод в Саратове.
По Волге на пароходе, а потом на поезде мы добрались до дома. На этом мои после блокадные скитания закончились. Я вошла в новую для меня семью моего отца. Детей было четверо: мы с сестрой и две девочки младше меня на два года и семь лет. Вторая жена моего отца, Лариса Васильевна, старалась одинаково относиться ко всем детям. Жили мы дружно. И до сих пор мы любим друг друга и общаемся, как родные.
Блокада, смерть матери, вход в другую семью, несомненно, оказали сильное влияние на формирование моего характера, придав ему черты самостоятельности, ответственности и, я бы сказала, взрослости. Дети блокадного Ленинграда взрослели очень быстро.
Три военных года в г. Йошкар-Оле, и вот, наконец, 8 мая 1945 г. грузимся вместе со всеми работниками ГОИ в эшелон и отправляемся в Ленинград. В 6 часов утра, 9 мая, на какой то станции слышим о капитуляции Германии, подписанной в Берлине. ПОБЕДА!!! Наконец-то! И мы едем домой. Великолепно!
В Ленинграде временно размещаемся в одной из лабораторий ГОИ, а потом нам дают трехкомнатную квартиру в доме на ул. Пестеля. На торце дома, выходившем на улицу и обращенном в сторону реки Фонтанки, была оформлена мемориальная доска в честь героических защитников полуострова Ханко. Из большого многоэтажного дома была восстановлена только часть, где на втором этаже и была расположена наша квартира. Остальная часть дома достраивалась пленными немцами. Лариса Васильевна часто посылала нас, детей, отнести им хлеба, а иногда зазывала кого-нибудь в квартиру и кормила. Ненависти к недавним врагам у нас не было. Была только жалость.
Училась я в средней школе №192 на ул. Моховой. Раньше здание школы и связанное с ней переходом здание Театра юных зрителей, принадлежали Тенишевскому училищу, где учились дети петербургской знати. Традиции в школе сохранялись, и уровень обучения был высоким. Например, в 9 классе нам преподавали экспериментальный курс педагогики и психологии, что мне впоследствии в жизни очень пригодилось.
